нравилась его жена, что ее соленые слезы капали прямо на твое сердце, что однажды вечером на кухне ты в порыве нежности и сострадания по-дружески прижал Татьяну к груди, что по-дружески долго не получилось, что ты потом клял себя за эту слабость, что из-за этого целый год никого не мог пригласить к себе домой.

Надо отдать должное Татьяне, почувствовав бесперспективность отношений, она сама дала Николаю «вольную».

– Бедная моя, бедная… найди ее номер, мне нужно ей позвонить!

– Тпру! Я сказал, действуем по плану. Что ты ей скажешь через 27 лет? Здравствуй, дорогая, я из прошлого? Опять же, посмотри на себя и на меня, почувствуйте, что называется, разницу. Нужно подготовься к этому разговору.

– Ты прав. А что такое «перестройка»?

– Петя, счастливый ты человек, тебе повезло миновать все это говно. В 85-м, после того как на кремлевское кладбище свезли очередного Генсека…

– Андропов, получается, всего два года у власти был.

– Год. Андропов умер в феврале 84-го. В 85-м умер Черненко.

– Этот старый маразматик? Его Генсеком?!

– Именно. Но ненадолго. У нас тогда была пятилетка в три гроба. Четыре Генсека за четыре года! Четвертым был Горбачев.

– Его Юрий Владимирович из Ставрополья перетащил…

– Ага, нам на голову. Этот комбайнер Союз и прикончил.

Николай коротко изложил свою версию новейшей истории России и мира. Как рушилась Империя, как тараканами разбежались союзные республики и Варшавский договор; как не было года, чтобы на территории бывшего СССР не воевали (заодно рассказал о кровавой бане в любимой Петром Югославии); как бросились грабить родную страну ее верные сыны; как профессора становились нищими, а уголовники миллионерами; как демократическая общественность свергла партийную номенклатуру и, заняв ее место, превратилась в гораздо более закрытую касту; как новая власть занялась конверсионными операциями «власть – деньги» и наоборот…

– Как же вы выжили?

– Парадокс. С одной стороны, все было даже хуже, чем я рассказал, а с другой, и выжили, и как-то устроились. И жить богаче стали – вон сколько машин на улицах. Меня возьми… Хотя нет, я – плохой пример. У меня непонятно, чем все кончится…

– Тебе жаловаться! В наше время так как ты, наверное, не все секретари ЦК жили.

– Эх, Петя, зелен ты еще! Объясню… но начну издалека. Во времена перестройки при комсомоле стали создавать молодежные коммерческие центры. Я сразу почувствовал – мое. Создал такой центр, райком выделил несколько зданий в районе, теперь они в моей собственности. Пока в моей. Сдаю в аренду.

– Ты их выкупил у райкома?

– Почти. Тогда это называлось – приватизировал. Формально купил, реально задаром взял.

– То есть ты – вор?! Ты, кто в наше время, рискуя карьерой, не дал второму райкома партии незаконно оформить квартиру на дочку?! Как ты мог так переродиться! Неужели я тоже таким стану?

– Не горячись ты так, а то мозги выкипят. Ты совершенно прав, мы тогда были чище, наверное, потому что моложе, но мы же не сразу так раскорячились, а постепенно, понемногу. Я тоже сначала торговать стеснялся: продавать за рубль то, что купил за копейку, считал нечестным. А с другой стороны, товар нужен покупателю, и твоя цена его устраивает. Ты и деньги делаешь, и доброе дело – чем не оправдание. Раз за разом становится проще. Или те же кредиты. Поначалу их берешь с честным намерением вернуть. Потом смотришь - другие не возвращают, а дела у них лучше твоего идут. Тут приходит к тебе управляющий банком и сам предлагает кредит не возвращать. С ним поделишься, он прикроет: ты рискнул, он рискнул – плата за риск, все по-честному. К началу века я оказался при деньгах, при недвижимости и без иллюзий. Между прочим, как зарабатывать начал, все время твоим помогал. У Таньки зарплата институтская – только с голоду не помереть, я им постоянно подкидывал. Она сперва хорохорилась, не брала, но к середине 90-х так прижало! Даже маленькую зарплату не платили по полгода.

– Как это не платили, почему?

– Потому, что институтское начальство (как и любое другое) желало при капитализме жить как при коммунизме. Зарплату размещали в банке на депозит, банкиры пускали деньги в оборот, а руководству отстегивали проценты. Сотрудникам говорили, что государство задерживает, и тянули, пока не начинались голодные обмороки или забастовки…

– Не могу поверить, что это делали вчерашние советские люди!

– Они, родимые, они. Других людей у нас на тот момент не было. Это сейчас подросло поколение, которое Союза не знает, и как-то легче стало. Какие-никакие правила игры появились, люди поняли, что капитализм, как говорил твой Ленин, «всерьез и надолго». Все чаще стараются заработать, а не украсть… хотя, может мне кажется. Не важно. Итак, занялся я недвижимостью. Без связей в этом деле никак, но наши-то комсомольцы, они везде есть. Многие ребята в бизнес ушли, другие на госслужбу, так что везде свои люди остались. Тебе помогают, ты, понятное дело, благодаришь…

– Что значит – «благодаришь»? Взятки даешь?!

– Нет, ну, какой ты… древний! Взятка – некрасивое слово, сейчас модно говорить – коррупция. Красиво же. Или нейтрально – откат. Конечно, даю, а ты как думал! Если люди тебе помогают заработать деньги, ты просто обязан делиться. Иначе они будут помогать другим.

– Что деньги с вами сделали! – Петр охватил голову ладонями, опершись локтями о стол. Потом поднял голову и взглянул на Николая, - Разложение и растление… и не надо улыбаться… чтобы давать взятки, нужно деньги иметь, где ты их брал? …А! Понял! Это те кредиты, которые ты не вернул. Вот почему они тебе звонят. Так тебе и надо! Верни деньги, и проблем не будет.

– Наивный ты. Все не совсем так, а точнее - совсем не так… о, как сказал! – Николай подлил виски в стаканы, молча чокнулся с Петром, махом выпил и продолжил, - А говорят, от перемены мест слагаемых сумма не меняется… Так вот, не возвращать кредиты было модно в девяностых. Сейчас за это сажают в тюрьму.

– И правильно делают!

– Не спорю. Деньги делаются на другом, как-нибудь расскажу.

– Тогда почему у тебя проблемы с банком?

– Петя, помнишь из политэкономии, один из основных законов капитализма – цикличность развития, цикл чем заканчивается?

– Кризисом.

– Правильно. Как раз сейчас у нас кризис.

– Не может быть! Какой же это кризис? Я не видел